zippy kid – облако в штанах (oblako v shtanakh) lyrics
[текст песни «облако в штанах»]
вашу мысль
мечтающую на размягченном мозгу
как выжиревший лакей на засаленной кушетке
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий
у меня в душе ни одного седого волоса
и старческой нежности нет в ней!
мир огромив мощью голоса
иду — красивый
двадцатидвухлетний
нежные!
вы любовь на скрипки ложите
любовь на литавры ложит грубый
а себя, как я, вывернуть не можете
чтобы были одни сплошные губы!
приходите учиться —
из гостиной батистовая
чинная чиновница ангельской лиги
и которая губы спокойно перелистывает
как кухарка страницы поваренной книги
хотите —
буду от мяса бешеный
— и, как небо, меняя тона —
хотите —
буду безукоризненно нежный
не мужчина, а — облако в штанах!
не верю, что есть цветочная ницца!
мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница
и женщины, истрепанные, как пословица
1
вы думаете, это бредит малярия?
это было
было в одессе
«приду в четыре», — сказала мария
восемь
девять
десять
вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон
хмурый
декабрый
в дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры
меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет
корчится
что может хотеться этакой глыбе?
а глыбе многое хочется!
ведь для себя не важно
и то, что бронзовый
и то, что сердце — холодной железкою
ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое
в женское
и вот
громадный
горблюсь в окне
плавлю лбом стекло окошечное
будет любовь или нет?
какая —
большая или крошечная?
откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький
смирный любёночек
она шарахается автомобильных гудков
любит звоночки коночек
еще и еще
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое
жду
обрызганный громом городского прибоя
полночь, с ножом мечась
догнала
зарезала, —
вон его!
упал двенадцатый час
как с плахи голова казненного
в стеклах дождинки серые
свылись
гримасу громадили
как будто воют химеры
собора парижской богоматери
проклятая!
что же, и этого не хватит?
скоро криком издерется рот
слышу:
тихо
как больной с кровати
спрыгнул нерв
и вот, —
сначала прошелся
едва+едва
потом забегал
взволнованный
четкий
теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой
рухнула штукатурка в нижнем этаже
нервы —
большие
маленькие
многие! —
скачут бешеные
и уже
у нервов подкашиваются ноги!
а ночь по комнате тинится и тинится, —
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу
двери вдруг заляскали
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб
вошла ты
резкая, как «нате!»
муча перчатки замш
сказала:
«знаете —
я выхожу замуж»
что ж, выходите
ничего
покреплюсь
видите — спокоен как!
как пульс
покойника
помните?
вы говорили:
«джек лондон
деньги
любовь
страсть», —
а я одно видел:
вы — джоконда
которую надо украсть!
и украли
опять влюбленный выйду в игры
огнем озаряя бровей загиб
что же!
и в доме, который выгорел
иногда живут бездомные бродяги!
дразните?
«меньше, чем у нищего копеек
у вас изумрудов безумий»
помните!
погибла помпея
когда раздразнили везувий!
эй!
господа!
любители
святотатств
преступлений
боен, —
а самое страшное
видели —
лицо мое
когда
я
абсолютно спокоен?
и чувствую —
«я»
для меня мало
кто+то из меня вырывается упрямо
allo!
кто говорит?
мама?
мама!
ваш сын прекрасно болен!
мама!
у него пожар сердца
скажите сестрам, люде и оле, —
ему уже некуда деться
каждое слово
даже шутка
которые изрыгает обгорающим ртом он
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома
люди нюхают —
запахло жареным!
нагнали каких+то
блестящие!
в касках!
нельзя сапожища!
скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках
я сам
глаза наслезнённые бочками выкачу
дайте о ребра опереться
выскочу! выскочу! выскочу! выскочу!
рухнули
не выскочишь из сердца!
на лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос
мама!
петь не могу
у церковки сердца занимается клирос!
обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа
как дети из горящего здания
так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки «лузитании»
трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани
крик последний, —
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!
2
славьте меня!
я великим не чета
я над всем, что сделано
ставлю «nihil»
никогда
ничего не хочу читать
книги?
что книги!
я раньше думал —
книги делаются так:
пришел поэт
легко разжал уста
и сразу запел вдохновенный простак —
пожалуйста!
а оказывается —
прежде чем начнет петься
долго ходят, размозолев от брожения
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения
пока выкипячивают, рифмами пиликая
из любвей и соловьев какое+то варево
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать
городов вавилонские башни
возгордясь, возносим снова
а бог
города на пашни
рушит
мешая слово
улица муку молча пёрла
крик торчком стоял из глотки
топорщились, застрявшие поперек горла
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили
чахотки площе
город дорогу мраком запер
и когда —
все+таки! —
выхаркнула давку на площадь
спихнув наступившую на горло паперть
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!
а улица присела и заорала:
«идемте жрать!»
гримируют городу круппы и круппики
грозящих бровей морщь
а во рту
умерших слов разлагаются трупики
только два живут, жирея —
«сволочь»
и еще какое+то
кажется, «борщ»
поэты
размокшие в плаче и всхлипе
бросились от улицы, ероша космы:
«как двумя такими выпеть
и барышню
и любовь
и цветочек под росами?»
а за поэтами —
уличные тыщи:
студенты
проститутки
подрядчики
господа!
остановитесь!
вы не нищие
вы не смеете просить подачки!
нам, здоровенным
с шагом саженьим
надо не слушать, а рвать их —
их
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!
их ли смиренно просить:
«помоги мне!»
молить о гимне
об оратории!
мы сами творцы в горящем гимне —
шуме фабрики и лаборатории
что мне до фауста
феерией ракет
скользящего с мефистофелем в небесном паркете!
я знаю —
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у гете!
я
златоустейший
чье каждое слово
душу новородит
именинит тело
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
слушайте!
проповедует
мечась и стеня
сегодняшнего дня крикогубый заратустра!
мы
с лицом, как заспанная простыня
с губами, обвисшими, как люстра
мы
каторжане города+лепрозория
где золото и грязь изъязвили проказу, —
мы чище венецианского лазорья
морями и солнцами омытого сразу!
плевать, что нет
у гомеров и овидиев
людей, как мы
от копоти в оспе
я знаю —
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!
жилы и мускулы — молитв верней
нам ли вымаливать милостей времени!
мы —
каждый —
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!
это взвело на голгофы аудиторий
петрограда, москвы, одессы, киева
и не было ни одного
который
не кричал бы:
«распни
распни его!»
но мне —
люди
и те, что обидели —
вы мне всего дороже и ближе
видели
как собака бьющую руку лижет?!
я
обсмеянный у сегодняшнего племени
как длинный
скабрезный анекдот
вижу идущего через горы времени
которого не видит никто
где глаз людей обрывается куцый
главой голодных орд
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год
а я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте
уже ничего простить нельзя
я выжег души, где нежность растили
это труднее, чем взять
тысячу тысяч бастилий!
и когда
приход его
мятежом оглашая
выйдете к спасителю —
вам я
душу вытащу
растопчу
чтоб большая! —
и окровавленную дам, как знамя
3
ах, зачем это
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!
пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах
и —
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк —
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, бурлюк
почти окровавив исслезенные веки
вылез
встал
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
«хорошо!»
хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
хорошо
когда брошенный в зубы эшафоту
крикнуть:
«пейте какао ван+гутена!»
и эту секунду
бенгальскую
громкую
я ни на что б не выменял
я ни на…
а из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо северянина
как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
вы
обеспокоенные мыслью одной —
«изящно пляшу ли», —
смотрите, как развлекаюсь
я —
площадной
сутенер и карточный шулер
от вас
которые влюбленностью мокли
от которых
в столетия слеза лилась
уйду я
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз
невероятно себя нарядив
пойду по земле
чтоб нравился и жегся
а впереди
на цепочке наполеона поведу, как мопса
вся земля поляжет женщиной
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут —
губы вещины
засюсюкают:
«цаца, цаца, цаца!»
вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку
как будто расходятся белые рабочие
небу объявив озлобленную стачку
гром из+за тучи, зверея, вылез
громадные ноздри задорно высморкая
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного бисмарка
и кто+то
запутавшись в облачных путах
вытянул руки к кафе —
и будто по+женски
и нежный как будто
и будто бы пушки лафет
вы думаете —
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
это опять расстрелять мятежников
грядет генерал галифе!
выньте, гулящие, руки из брюк —
берите камень, нож или бомбу
а если у которого нету рук —
пришел чтоб и бился лбом бы!
идите, голодненькие
потненькие
покорненькие
закисшие в блохастом грязненьке!
идите!
понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
пускай земле под ножами припомнится
кого хотела опошлить!
земле
обжиревшей, как любовница
которую вылюбил ротшильд!
чтоб флаги трепались в горячке пальбы
как у каждого порядочного праздника —
выше вздымайте, фонарные столбы
окровавленные туши лабазников
изругивался
вымаливался
резал
лез за кем+то
вгрызаться в бока
на небе, красный, как марсельеза
вздрагивал, околевая, закат
уже сумашествие
ничего не будет
ночь придет
перекусит
и съест
видите —
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?
пришла
пирует мамаем
задом на город насев
эту ночь глазами не проломаем
черную, как азеф!
ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу — глаза круглы, —
глазами в сердце въелась богоматерь
чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
видишь — опять
голгофнику оплеванному
предпочитают варавву?
может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей
я
может быть
самый красивый
из всех твоих сыновей
дай им
заплесневшим в радости
скорой смерти времени
чтоб стали дети, должные подрасти
мальчики — отцы
девочки — забеременели
и новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов
и придут они —
и будут детей крестить
именами моих стихов
я, воспевающий машину и англию
может быть, просто
в самом обыкновенном евангелии
тринадцатый апостол
и когда мой голос
похабно ухает —
от часа к часу
целые сутки
может быть, иисус христос нюхает
моей души незабудки
4
мария! мария! мария!
пусти, мария!
я не могу на улицах!
не хочешь?
ждешь
как щеки провалятся ямкою
попробованный всеми
пресный
я приду
и беззубо прошамкаю
что сегодня я
«удивительно честный»
мария
видишь —
я уже начал сутулиться
в улицах
люди жир продырявят в четырехэтажных зобах
высунут глазки
потертые в сорокгодовой таске, —
перехихикиваться
что у меня в зубах
— опять! —
черствая булка вчерашней ласки
дождь обрыдал тротуары
лужами сжатый жулик
мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп
а на седых ресницах —
да! —
на ресницах морозных сосулек
слезы из глаз —
да! —
из опущенных глаз водосточных труб
всех пешеходов морда дождя обсосала
а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
лопались люди
проевшись насквозь
и сочилось сквозь трещины сало
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет
мария!
как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
птица
побирается песней
поет
голодна и звонка
а я человек, мария
простой
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку пресни
мария, хочешь такого?
пусти, мария!
судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!
мария!
звереют улиц выгоны
на шее ссадиной пальцы давки
открой!
больно!
видишь — натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!
пустила
детка!
не бойся
что у меня на шее воловьей
потноживотые женщины мокрой горою сидят, —
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких грязных любят
не бойся
что снова
в измены ненастье
прильну я к тысячам хорошеньких лиц, —
«любящие маяковского!»—
да ведь это ж династия
на сердце сумасшедшего восшедших цариц
мария, ближе!
в раздетом бесстыдстве
в боящейся дрожи ли
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть
мария!
поэт сонеты поет тиане
а я —
весь из мяса
человек весь —
тело твое просто прошу
как просят христиане —
«хлеб наш насущный
даждь нам днесь»
мария — дай!
мария!
имя твое я боюсь забыть
как поэт боится забыть
какое+то
в муках ночей рожденное слово
величием равное богу
тело твое
я буду беречь и любить
как солдат
обрубленный войною
ненужный
ничей
бережет свою единственную ногу
мария —
не хочешь?
не хочешь!
ха!
значит — опять
темно и понуро
сердце возьму
слезами окапав
нести
как собака
которая в конуру
несет
перееханную поездом лапу
кровью сердце дорогу радую
липнет цветами у пыли кителя
тысячу раз опляшет иродиадой
солнце землю —
голову крестителя
и когда мое количество лет
выпляшет до конца —
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца
вылезу
грязный (от ночевок в канавах)
стану бок о бок
наклонюсь
и скажу ему на ухо:
— послушайте, господин бог!
как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
давайте — знаете —
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!
вездесущий, ты будешь в каждом шкапу
и вина такие расставим по столу
чтоб захотелось пройтись в ки+ка+пу
хмурому петру апостолу
а в рае опять поселим евочек:
прикажи, —
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе
хочешь?
не хочешь?
мотаешь головою, кудластый?
супишь седую бровь?
ты думаешь —
этот
за тобою, крыластый
знает, что такое любовь?
я тоже ангел, я был им —
сахарным барашком выглядывал в глаз
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз
всемогущий, ты выдумал пару рук
сделал
что у каждого есть голова, —
отчего ты не выдумал
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
я думал — ты всесильный божище
а ты недоучка, крохотный божик
видишь, я нагибаюсь
из+за голенища
достаю сапожный ножик
крыластые прохвосты!
жмитесь в раю!
ерошьте перышки в испуганной тряске!
я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до аляски!
пустите!
меня не остановите
вру я
в праве ли
но я не могу быть спокойней
смотрите —
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
эй, вы!
небо!
снимите шляпу!
я иду!
глухо
вселенная спит
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо
Random Lyrics
- walter west, tripp caimbridge & october london – egg drop soup (interlude) lyrics
- presco lucci – мой лёд (my ice) lyrics
- jeff arata – trying lyrics
- whywitheli – foreshadow lyrics
- novulenz – cord lyrics
- jerry paper – myopitopia lyrics
- kaisson – squid boy lyrics
- yo murci – black mercedes! lyrics
- forkad – на разных полюсах (at different poles) lyrics
- ingebjørg bratland & hver gang vi møtes – evig kvile lyrics